Иван Иванович Выжигин - Страница 19

- Зачем же он так скрывается передо мною? - спросил Плутягович.

- Он хоцет теперь слыть цестным, по обычаю всех назив-шихся взяточников… извините… господ… - отвечал жид.

- Жаль, - сказал Плутягович, - мне бы хотелось поучиться кое-чему, то есть службе - понимаешь?

- Как не понимать, - возразил Мовша. - Но для этого не надобно уцителей. Как приедете в город, возьмите к себе в факторы зидка нашего, Ицку, который был в этой зе долзности у г«осподи»на Скотинки: он вам во всем помозет, станет отыскивать просителей, уговариваться с уездными циновниками и брать для вас деньги взаймы. Разумеется, без векселя и росписки. Я вам дам письма к моим родственникам и к Ицке: полозитесь во всем на них, они не изменят вам, - только помогайте в наших зидовских делишках.

- Изволь, - сказал Плутягович, - я буду ваш; приготовь все к завтрему, а пока - прощай.

Мовша вышел, а за ним и я вылез из-за перегородки.

На другой день г. Плутягович выехал весьма рано, а Скотинко остался, по причине нездоровья. Один торопился, чтоб не потерять ни одного дня для наживы; другому уже не к чему было поспешать: он достиг своей цели.

Дети г-на Скотинки, мальчики, стали играть под навесом, и как я привык к забавам господских детей в доме Гологордовского, то на досуге вмешался в их игру, помог им запрячь в салазки козла, устроил качели из вожжей и весело переносил толчки и неприятность игры в снежки, в которой я один служил целью. Рифка отозвала меня от забавы к работе, но сыновья г-на Скотинки упросили отца, чтоб он велел мне играть с ними, и жидовка должна была на это согласиться. Хотя я был моложе детей Скотинки, но гораздо их умнее и потому тотчас воспользовался их склонностью ко мне и легко убедил их упросить родителей своих взять меня с собою. После обеда г. Скотинко позвал меня к себе.

- По какому случаю находишься ты в службе у жида? - спросил у меня г. Скотинко. Я рассказал ему историю женитьбы Миловидина и отъезд его в Москву и, упав к ногам его, просил избавить меня от жидов, обещая служить ему верно всю жизнь. Г. Скотинко посмотрел на жену свою, и она произнесла приговор в мою пользу. Скотинко тотчас позвал Мовшу.

- По какому праву держишь ты этого мальчика? - сказал он грозно. Мовша три раза заикнулся, прежде нежели вымолвил первое слово своего ответа.

- Барин его, г. Миловидин, долзен мне деньги и оставил в залог весци с этим мальциком. - Да разве ты смеешь принимать в залог христианских подданных? - возразил Скотинко. - Знаешь ли указ, по коему запрещено евреям иметь в услужении христиан; знаешь ли ты указ противу ростовщиков? Покажи мне тотчас сделку, по которой ты держишь этого мальчика? Где его паспорт?

Жид испугался:

- Герш-ту! - сказал он тихо. Потом, поклонившись в пояс, примолвил:- У меня нет никаких бумаг: я делал сделку на слово.

- И так ты держишь у себя беспаспортных людей, - сказал г. Скотинко. - Гей! бумаги и чернил; мы тотчас с тобою переведаемся. Я подам здесь объявление, а в столице не умедлю подать просьбу. Между тем мальчика я беру с собою, под мою расписку.

- Васе высокоблагородие, - сказал жид, - стоит ли нам ссориться из пустяков. Вам хоцется взять мальцика: извольте брать. Я спорить не стану, только дайте мне росписку, чтоб я мог отвечать Миловидину, когда он спросит. А цтобы вы не изволили гневаться, я за целый день постоя и за все, цто вы набрали в доме, не возьму ни копейки, да кроме того полозу в карету полдюзины такого венгерского винца, какого нет на сто миль кругом. Довольны ли вы?

- Хорошо, - сказал Скотинко, - но есть ли у этого мальчика теплая одежда?

- Нет, но я тотцас все исправлю, и к завтраснему дню все будет готово.

Г. Скотинко выслал нас из комнаты и велел мне приготовляться в дорогу.

- Проклятый разбойник! - воскликнул Мовша, встретив Рифку. - Этот хапун берет нашего Ваньку. - Рифка сильно рассердилась, но Мовша сказал ей что-то по-еврейски, и она успокоилась и даже погладила меня. Мовша повел меня наверх в свою комнату, сел в кресла и сказал: - Ванька! ты малый добрый, и верно, будешь помнить добро, которое мы тебе делали?

- Какое добро? - спросил я.

- Как, разве мы не поили, не кормили, не одевали тебя?

- А разве я не работал с утра до ночи?

- Герш-ту! ведь всякому надобно работать. Но скази, неузели тебе было худо у нас?

- Не очень хорошо, - отвечал я попросту. - Много дела и мало хлеба.

- Не греси, Ванька! тебе могло быть хузе у другого. Тебя, по крайней мере, не били, а у других господ и работать заставляют, и не кормят, и бьют, и плакать не велят.

- Нечего говорить - битья не было, - сказал я.

- И так ты долзен быть нам благодарен: вот тебе целая полтина за слузбу: и если б тебя кто стал спрасивать об нас, говори, цто ты ницего дурного не видал и не слыхал в доме и цто мы люди бедные, всегда нуздаемся в деньгах.

- А червонцы-то.

- Какие цервонцы? Ты с ума сошел, ты никогда не видал у нас цервонцев.

- Пусть так! - возразил я, чтоб только отделаться от жида.

- Ты сам видал, как мы любим христиан и помогаем им: даем в долг водку и хлеб музикам и подаем милостыню нисцим.

- Сухой хлеб, который бросают на корм скотине, если не явится нищий, при людях.

- Ванька, Ванька, не греси! Вот тебе другая целая полтина. Не правда ли, цто мы хоросие люди, милосердые и небогатые? - Я молчал. Мовша положил мне деньги в руку и, поцеловав, примолвил: - Не правда ли, цто ты будесь нас хвалить?

- Буду, буду! - сказал я, побежав вниз к новым моим господам. Жид купил мне поношенный тулуп, шапку и кеньги; Рифка дала на дорогу целую связку баранок, которые отчасти съели, а отчасти роздали собакам сынки г-на Скотинки, по праву своей власти надо мною. Я провел ночь в сладостных мечтаниях о моем странствии. Надежда встретить доброго моего Миловидина радовала меня: я ничего более не желал в жизни. На другой день утром все было готово к отъезду; мне велено поместиться сзади кареты, вместе с камердинером, и мы отправились в путь.